Нина Петриковская — молодая художница, работающая в жанре натюрморта. На выставке в галерее «ЛИН» представлены работы из еë серий «Цвет», «Фактуры», «Горизонтали», «Символы», «Цветы».
С «Цветами» в целом всë ясно. Хотя художницу занимает не только разнообразие цветов, их богатство в высшей точке, но и красноречие фаз их жизни, ситуаций, в которых они оказываются. Например, мы в живописи или графике где-то будто уже видали вазу с тюльпанами, стоящую не на скатерти, не на салфетке, а на газете. Но вряд ли мы видали — не в жизни, а на картине — тюльпаны, для подрезки лежащие на доске, точно лук-порей.
Границы же прочих серий словно растворяются: не зная авторского понимания их названий, истории создания, многие картины можно причислить к нескольким сериям.
Одни границы исчезают в экспериментах со светом: свет падающий, лежащий, отражëнный, преломлëнный становится важнейшим изображаемым п р е д м е т о м средь остального вещественного мира.
В натюрмортах Нины Петриковской вещей нарочито много: фрукты, посуда, статуэтки, античные белокаменные лица, знакомые каждому рисовальщику. Иногда свет им как будто нужен, чтобы продохнуть: и нагромождение стеклянных предметов превращается в сияющую материю вроде пронизанной лучами взволнованной чистой воды — но богаче на брызги отблесков. Иногда, правда, свет приглушëн, чтобы подчеркнуть, как вещи, те же хрустальные предметы посуды, стоят свинцово тяжело, в крепостном шахматном строю.
Вероятно, умудрëнный критик упрекнëт иные работы Нины в том, что свет порою чересчур передаëтся обилием белил, наносимых по нынешней моде небрежно — лучи и блики становятся то ли сахарны, то ли седоваты. Но кому-то эта условность придётся по вкусу, а художница ещё идëт началом своего пути, пробуя то грубый мазок, то гладкопись, и в игре с любимым светом вольна примерить на свой жанр хоть импрессионистские приëмы, хоть академизм Семирадского.
Другие границы серий размываются парадоксальностью выбора предметов. Нина Петриковская старается взломать (модное компьютерное слово — «хакнуть») каноны реалистического натюрморта. Пускай тяжëлые античные головы сочетаются не только с фруктами, но и с цветами в лентуловских и пименовских вазах, ненадëжно прислонëнные маски — с тонкими чашками, фарфоровыми гретхен, дурашливыми розовыми куколками, с еловыми ветвями в новогодних игрушках.
Но всё это может присутствовать в еë натюрмортах и в нарочито простом, отсортированном виде: натюрморты с фруктами, с вазами, с сентиментальным хаосом из серванта и с чащей рождественских ветвей.
Особая статья экспериментов Нины Петриковской предназначена для зрителя с чувством юмора или философским взглядом. В натюрморт, современный предметами или почти гиперреалистическим фокусом, несколько условный недовтëртостью мазка или нарочитой школьностью композиции, русский деталями вроде самовара или игрушек Нина вводит угрюмый мотив постренессансной западноевропейской живописи, пуанту полотен ряда omnia vanitas («всяческая суета») — человеческий череп.
Но если он кому не по нутру — любуйтесь честертоновской радостью вещественного мира в живых, как будто видимых сквозь летний дождь натюрмортах Нины Петриковской.
Дометий Завольский, ведущий программы «Академический час» радио «Радонеж»